Но на этот раз я исповедался во всем. Во всем? Спросила королева.
Во всем. Понимаешь, артур, всю жизнь у меня был на совести грех, о котором я, как мне казалось, не должен был никому говорить, потому что… не нужно рассказывать нам о нем, сказала королева, если это причинит тебе боль. Мы же все таки не твои исповедники. Довольно того, что ты открылся священнику.
Оставь ее в мире, согласился проститутки Как бы там ни было, она родила тебе прекрасного сына, который, похоже, достиг святого грааля. Он подразумевал элейну. Охваченный внезапной мукой ланселот, стиснув кулаки, переводил глаза с одного своего собеседника на другого. Все трое затаили дыхание. Итак, я исповедался, сказал он наконец, и все вздохнули свободно, но голос его был тяжек, и мне было назначено покаяние.
Все трое сознавали, что именно сейчас перед ланселотом явилась возможность, если она вообще когда либо существовала, открыться своему другу и королю, но путь ему преграждала гвиневера, ибо то была и ее тайна. В виде покаяния мне надлежало носить власяницу, принадлежавшую некогда одному из известных святых, в конце концов продолжил он, смирясь с поражением, а кроме того, не есть мяса, не пить вина и ежедневно выслушивать мессу. Через три дня я покинул жилище священника и поскакал обратно к кресту, стоявшему близ того места, где я лишился оружия. Священник снабдил меня кое каким на первое время.
Ну вот, я проспал ночь у креста и видел еще один сон, а поутру рыцарь, похитивший мои доспехи, возвратился. Мы рыбацкое на копьях, и я вернул свои доспехи.
И я поскакал, распираемый счастьем, пытался даже что то такое спеть, и так попал на широкую равнину, где стоял замок с шатрами и прочим, и пять сотен рыцарей в черном и рыцарей в белом, бились на турнире. Белые брали верх, и я решил присоединиться к черным. Я думал, что раз я прощен, я смогу совершить великие подвиги и оказать помощь слабейшей стороне. Он замолк и опустил веки. Но белые рыцари, прибавил он, открывая глаза, очень скоро пленили меня.
Ты хочешь сказать, что вновь потерпел поражение? Я потерпел поражение и бесчестье. Я пришел к мысли, что грехов на мне еще и побольше прежнего. Когда они отпустили меня, я ускакал прочь, кляня все на свете, как в первый вечер, а когда наступила ночь, свалился под яблоню, и плакал, плакал, пока не заснул.
