То был почерк старой девы или мальчика давних времен, пишущего со тщанием, высунув язык и зацепившись ступнями за ножки стула. Несмотря на все беды и мучения старости, почерк сохранил и присущую ему целомудренную опрятность, и изящество давно уж не модных завитков.
Казалось, что из черных доспехов выступил вдруг смышленый мальчишка совсем еще маленький, с капелькой на кончике носа, с посинелыми босыми ступнями, с корешком ламинарии в крохотном пучке моркови, на который походила его ладошка. И я хочу, чтобы весь мир узнал, что я, сэр гавейн, рыцарь круглого стола, искал смерти от твоей руки, и умираю не по твоей вине, но по моей. И потому я заклинаю тебя, сэр ланселот, возвратиться в это королевство и посетить мою могилу и прочитать молитву другую за упокой моей души.
И в этот самый день, когда я пишу тебе это послание, я бил смертельно ранен, но рану эту еще прежде нанес мне ты, сэр ланселот, и я не мог бы принять смерть от руки, благороднее той, что убила меня. Нет, сказал он, я не могу продолжать. Он просит меня прибыть со всей поспешностью и помочь королю в борьбе против его брата последнего его родича.
Гавейн любил свою семью, боре, но под конец у него никакой семьи не осталось. И все же он прислал мне свое прощение.
Бог свидетель, он воистину был добрым братом. Что же нам делать, чтобы помочь королю? Мы должны добраться до англии так скоро, как только сможем. Мордред отступил к кентербери и готовится к новой битве. Возможно, все уже кончено.
И эти то вести были задержаны штормом. Теперь все зависит от нашей быстроты.
Сейчас. Едва лишь затихнет ветер. Не копайся там. Хорошо. А за тобой, боре, фураж.
Ланселот вышел с блеоберисом на лестницу, но в дверях обернулся. Королева в осаде, сказал он. Мы должны ее выручить. Оставшийся наедине с ветром боре с любопытством поднял письмо.
