Я едва не забыл. Мы не хотим милосердия, сказал агравейн, мы хотим правосудия. Я уже разобрался в ситуации. Артур уперся локтями в колени и прикрыл пальцами глаза.
Поникший, он просидел с минуту, призывая на помощь себе чувство долга и собственного достоинства, затем заговорил, не отнимая руки. И как же вы намереваетесь их захватить? Толстяк был сама благовоспитанность. Если вы согласитесь, дядюшка, уехать из дому на ночь, мы соберем вооруженных людей и захватим ланселота в опочивальне королевы. Но вам придется уехать, иначе он туда не придет. Не думаю, что я могу вот так взять и расставить западню для собственной жены, агравейн.
Я полагаю, будет честным сказать, что бремя доказывания следует возложить на ваши плечи. Да, я думаю это будет честным. Я же определенно обладаю правом отказаться от того, чтобы стать ну, скажем, подобием соучастника. Намеренно уезжать из дому, чтобы помочь вам, это не входит в круг моих обязанностей.
Но вы же не можете навсегда отказаться уезжать из дому. Вы не можете провести остаток жизни, оставаясь прикованным к королеве и не подпуская к ней ланселота.
Вы ведь собирались на следующей неделе присоединиться к охоте, верно? Если вы не отправитесь охотиться, это будет означать, что вы преднамеренно меняете ваши планы, желая воспрепятствовать правосудию. Никто не в силах воспрепятствовать правосудию, агравейн.
Мы уедем. И вы не станете предупреждать их заранее? Голос агравейна дрожал от возбуждения. Вы ведь не предупредите их после того, как мы предъявили им обвинение? Это было бы нечестно, ведь так? Нечестно? Он взглянул на них из невероятной дали, казалось, взвешивая на неких весах истину, справедливость, зло и дела человеческие. Мы даем вам наше дозволение.
Глаза его вернулись издалека и, блеснув, точно у сокола, сосредоточились только на них. Но если вы, мордред с агравейном, позволите мне сказать несколько слов как частному человеку, то знайте единственная оставшаяся у меня надежда состоит в том, что ланселот убьет вас обоих, а с вами и всех свидетелей, подвиг, который, говорю это с гордостью, для моего ланселота никогда непосильным не был. А к этому могу добавить, уже как служитель правосудия, что если вы хоть в чем то не сможете доказать вашего чудовищного обвинения, то я стану преследовать вас обоих безжалостно, всею мощью закона, который вы сами же и привели в движение.
