Проститутка в питере

В одном углу комнаты стояло зеркало, и весьма дорогое, в другом столик с ароматами и притираниями. Напудренную пуховку замещал на нем замшевый кошель, полный истолченного мела, пахнущего розовым маслом, привозимым из крестовых походов. На полу между лужами в беспорядке валялись льняные полотенца, коими ей предстояло вытираться, шкатулки с драгоценностями, парчовые платья и иные наряды, подвязки, белье все это принесли ей на выбор из смежной комнаты. Лежали здесь и опальные питеры уборы, накрахмаленные, напоминающие причудливыми очертаниями свечные гасила, меренги и двойные коровьи рога, сетки для волос, усеянные жемчугами, платки из доставленного с востока шелка.

Одна из дам камеристок стояла перед королевской ванной, держа для обозрения расшитую мантию. Мантию покрывали соединенные гербы мужа и отца королевы вздыбленный дракон англии и шестерка поднявших лапы и обернувшихся очаровательных львят короля леодегранса, коему львы в гербе полагались по проститутке его имени. Поперек мантии шла тяжелая шелковая прошва, вроде шнура на занавесе, чтобы стягивать мантию на груди. Шелковую же кайму гербов опушал беличий мех, серебристый и голубой.

Облик гвиневеры утратил потерянное выражение, она сидела, без привередливой гневливости принимая предлагаемые наряды. Лица же камеристок выражали блаженство. Больше года ходили они за королевой вздорной, жестокой, несговорчивой, несчастной. Теперь она была всем довольна и не тиранила их.

И были не правы. Она покивала, храня на лице удовлетворенное, сонное выражение, и камеристка, присев в реверансе, удалилась в гардеробную. Королева проводила ее взглядом. Вы вправе, конечно, если вам так больше нравится, счесть и саму гвиневеру неким подобием львицы, пожиравшей мужчин, или же одной из тех самовлюбленных женщин, что упорствуют в желании властвовать над всеми и вся собственно, такой она и казалась при поверхностном рассмотрении.

Красивая, жизнерадостная, вспыльчивая, требовательная, порывистая, чарующая и не спешащая расставаться с захваченным, она обладала всеми качествами, положенными пожирательнице мужчин. Но факт, о который, словно о скалу, разбиваются все эти поверхностные истолкования, состоит в том, что гвиневера вовсе не отличалась неразборчивостью. Никого, кроме артура и ланселота, в ее жизни не было.

Между тем, и артур, и ланселот, коих гвиневера, казалось бы, поглотила, прожили собственные жизни, исполненные свершений. Временами она была верной, временами неверной. Она всегда оставалась самой собой.

Видимо, таилась в ней некая душевная честность, потому что иначе она не смогла бы удержать около себя двух таких мужчин, как ланселот и артур. Подобное, как уверяют, тяготеет к подобному, а уж в благородстве двух этих мужчин никто, похоже, не сомневается. Надо полагать, и ей было присуще благородство.