Пока дело касалось только его одного, он был, разумеется, вправе смиряться пред господом, как боре смирился пред лионелем. Но придавленный гвиневерой, будто боре отшельником, вправе ли он принести свою давнюю любовь в жертву, как был принесен в жертву отшельник? Ланселота, наравне с гвиневерой, решение борса повергло в ужас.
В сердцах двух любовников гнездилось бессознательное благородство, не способное подстраиваться под догмы. Вот он, восьмой смертный грех благородство. Все разрешилось в одно утро, когда они музицировали вдвоем, уединившись в башенном покое. На столе между ними стоял походивший на две огромные книги музыкальный инструмент, называемый регалем.
Гвиневера пела песню, сочиненную марией французской, а ланселот с трудом подбирал другую, принадлежащую горбуну из арраса, и вдруг гвиневера накрыла правой рукою все ноты, какие под ней уместились, а левой притиснула обе книги. Регаль страшновато всхрапнул и замолк. Что ты? Лучше тебе уехать, сказала она. Покинь нас. Отправляйся искать приключений.
Каждый день. Так уезжай же.
Не думай, я не собираюсь устраивать сцену. Я не хочу, чтобы мы из за этого ссорились, и не добиваюсь, чтобы ты передумал. Просто, если ты уедешь, я буду страдать меньше, чем сейчас.
Просто мне хочется, чтобы ты уехал, ланс, потому что тогда я смогу отдохнуть. Ненадолго. И не будем спорить об этом.
Конечно, я уеду, коли ты так желаешь. Наверное, так будет лучше.
