Я о гвиневере говорю, разве не так? Да пребудет слава господня во веки веков! Ланселот взял старика за плечи и усадил его на сундук. Послушай, дядюшка, решительно сказал он.
Я все собирался с тобой поговорить. Не пора ли тебе возвращаться в бенвик? В бенвик? Возопил дядюшка, словно кинжалом пораженный в сердце. Да, в бенвик.
Не можешь же ты вечно изображать моего оруженосца. Во первых, ты все таки приходишься братом двум королям, во вторых, ты в три раза старше меня. Это противно всем законам рыцарства. Законам рыцарства! Закричал старик.
И это я, научивший тебя всему, что ты знаешь! Я должен вернуться в бенвик, не увидев, как ты покажешь себя? Да ведь ты даже мечом ни разу при мне не воспользовался, ни разу не извлек из ножен весельчака! Это неблагодарность, предательство и вероломство! Горе мне до самой могилы! Кому я поверил? Благие небеса! Кречет, с явным одобрением взиравший на представление, встопорщил перья, обретя сходство со шваброй, которую проститутка стряхивает, высунувши в окно. Ну хорошо, не хочешь не уезжай, сказал ланселот. Но, прошу тебя, не приставай ко мне с разговорами о королеве. Да, мы друг другу нравимся, и я ничего не могу с этим поделать и ничего не вижу дурного в том, что один человек нравится другому.
Это не означает, что мы с королевой совершаем нечто постыдное. А когда ты принимаешься читать мне нотации, начинает казаться, будто в наших с ней отношениях что то не так.
Но более он об этой любви не заговаривал. Реакция артура на возникшую проблему была сложной. Предупреждение мерлина относительно его жены и его лучшего друга содержало в себе противоречие, ибо друг вряд ли может считаться другом, если он тебя предает. Артур обожал свежую, словно розовый лепесток, гвиневеру и питал к ланселоту инстинктивное уважение, которому вскоре предстояло перерасти в привязанность.
Оттого было трудно и заподозрить их, и не заподозрить. В конце концов он пришел к заключению, что самое правильное это взять ланселота на войну с римом.
