Ты права, это было на меня не похоже. Да, то была моя вина, моя вина, моя горестная вина.
Все потому, что я в этой давке рубил направо и налево. Но ты же должен был спасти меня. Да, но я мог рубиться только с рыцарями в доспехах. А я вместо того разил полубезоружных пеших ратников, и защититься то не способных.
Я был укрыт с головы до ног, а у них всего то навсего кожаные латы да пики. Но я разил их, и бог наказал нас за это. Именно из за того, что я забыл рыцарские обеты, бог заставил меня убить бедного гарета, да и гахериса тоже.
А теперь над нами обоими разразились адские бедствия, продолжал он, отказываясь слушать. Теперь я вынужден биться с моим королем, который посвятил меня в рыцари и научил всему, что я знаю. Как мне биться с ним? Как мне биться даже с гавейном? Я убил трех его братьев.
Разве могу я добавить к ним еще одного? А гавейн теперь вцепится в меня мертвой хваткой. Он уже никогда меня не простит.
И мне приходится сидеть, словно трусу, осажденным в этой норе, никто, кроме гавейна, не хочет сражаться, но они то и дело выходят под стены с фанфарами и поют рыцарь, чье имя измена, выйди сражаться за стены. Так ли уж важно, что они там поют. От этого пения ты не становишься трусом. А вот мои же собственные воины начинают так думать. Боре, бламур, блеоберис, лионель, они постоянно упрашивают меня выйти из замка на бой.
Но если я выйду, что тогда будет? Насколько я в состоянии судить, сказала она, будет то, что ты разобьешь их, а после отпустишь, попросив вернуться домой. Все только уважают тебя за твою доброту. Он спрятал лицо за изгибом локтя. Ты знаешь, что случилось во время последнего боя? Боре схватился на копьях с самим королем и выбил его из седла.
