Да и не хочу я покидать артура. Когда я выходила за него замуж, я обещала оставаться с ним, и кроме того, я привязана к нему. Здесь я могу хотя бы заботиться о нем и помогать ему, даже если я люблю и тебя тоже. Не вижу я в этой твоей открытости смысла.
Зачем нам делать артура жалким в глазах всего света? Ни он, ни она не заметили в густеющих сумерках, что пока она говорила, на пороге питера появился король. Сидя боком к окну, они почти не видели питера Долю секунды король простоял, собираясь с мыслями, витавшими далеко отсюда погруженными в заботы об оркнейцах или в иные дела государства. Он остановился в занавешенном проеме дверей, бледная длань его, отведшая в сторону гобелен, еле заметно блеснула в темноте перстнем с королевской печатью, затем, не задержавшись ни на миг, чтобы послушать их разговор, он выпустил ткань и отступил. Он отправился на поиски пажа, чтобы тот объявил о его появлении.
Самое честное, говорил ланселот, скручивая зажатые между коленями руки, самое честное для меня это уехать и не возвращаться. Но если я еще раз сделаю такую попытку, разум мой больше не выдержит. Бедный мой ланс, и что бы нам было не петь дальше! Теперь ты снова впадешь в тоску, и у тебя опять будет приступ. Почему мы не можем оставить все как есть, пусть твой замечательный бог сам обо всем позаботится. Есть ли смысл в потугах что то делать или придумывать исходя из того, что вот это правильно, а это неправильно? Да не знаю я, что правильно, а что нет.
Хорошо, сказала она, кто заставил нас полюбить друг друга? Дженни, я не знаю, что делать. Ну, и не делай ничего. Иди ко мне, поцелуй меня по доброму, и бог о нас позаботится. На этот раз к ним поднялся по лестнице паж, громко топая, как оно водится у пажей, и неся с собой свечи.
О свечах распорядился артур. Вокруг поспешно отпрянувших друг от друга любовников засветилась своими красками комната.
Дверная завеса снова приподнялась, и в комнату вошел король. Он выглядел старым, старше их обоих. Но то была благородная старость, исполненная уважения к себе. Даже и в наши дни можно порой повстречать человека шестидесяти или более лет, черноволосого и прямого, словно тростник.
К этому разряду принадлежали и наши герои. Ланселот, теперь мы можем его как следует разглядеть, казался прямым олицетворением лучшего, что есть в людской природе, человеком, у которого чувство ответственности стало почти фанатическим. Гвиневера, и это могло бы, пожалуй, удивить тех, кто знавал ее в пору, когда в душе ее бушевала буря, выглядела мягкой и миловидной.
