Как бы он пробыл столько лет королем англии, не научившись лицемерить? Агравейн чувствовал себя неуютно. Его ненависть к королю не отличалась такой определенностью, как ненависть мордреда, в сущности, он ни к кому, кроме ланселота, личной вражды не питал. Его озлобленность выбирала свои цели скорее наобум. Не думаю я, что мы добьемся чего то, сетуя на прошлые обиды, угрюмо сказал он.
Трудно ожидать чьей либо поддержки в таком запутанном, да еще и бог весть когда случившемся, деле. Как бы давно оно ни случилось, факт остается неизменным артур отец мне, и он отправил меня, еще младенца, поплавать в неуправляемой барке. Для тебя это факт, сказал агравейн, а для других нет. Все уже так перепуталось, что никто не захочет в это вникать. Не можешь же ты ожидать, что нормальные люди станут помнить, кто кому приходится дедушкой, а кто сводной сестрой и так далее.
Во всяком случае, в наши дни из за чьих то частных склок люди воевать не пойдут. Для войны нужна ущемленная национальная гордость, что нибудь связанное с политикой и требующее только повода, чтобы прорваться наружу. Нужно использовать уже готовые, подручные средства. Возьми хоть этого мужлана, джона болла, того, что верует в коммунизм, у него тысячи последователей и все готовы посодействовать смуте ради собственной выгоды.
Мы могли бы заявить, что поддерживаем национальные движения. И могли бы, коли на то пошло, слить все воедино и назвать результат национал коммунизмом. Но в любом случае требуется нечто определенное, доходчивое, чтобы пронимало любого. И враг нужен непременно многочисленный евреи, норманны, саксы, чтобы каждому было на кого озлиться.
Мы можем возглавить движение древнего люда, желающего сквитаться с саксами, или движение саксов против норманнов, или сервов против общественного устройства. Нам понадобится знамя, именно знамя, да и особая эмблема тоже.
В любом случае у тебя уйдет самое малое полчаса, чтобы растолковать, в чем они состоят, даже если ты влезешь на крышу и будешь кричать оттуда. Я мог бы кричать о том, что моя мать приходилась ему сестрой и что он попытался утопить меня по этой причине. Ну, покричи, если хочешь, сказал агравейн.
Перед тем как филин открыл глаза, они разговаривали о давних обидах, причиненных их роду, о своей бабушке игрейне, обесчещенной отцом артура, о давно иссякшей вражде гаэлов и галлов, известной им по рассказам матери, слышанным в древнем дунлоутеане. Именно эти обиды холодная кровь агравейна осознавала как слишком давние и смутные, чтобы они могли послужить оружием в борьбе с королем. Теперь они подобрались к более свежему поводу для недовольства, к прегрешению артура с его сводной сестрой, завершившемуся попыткой прикончить порожденного в этом грехе бастарда. Это оружие безусловно могло оказаться более мощным, незадача, однако, состояла в том, что мордред то и был этим бастардом. Малодушная осторожность старшего из двух братьев, обладавшего к тому же более изощренным умом, говорила ему, что сыну навряд ли следует превращать незаконность своего появления на свет в знамя, под которое могли бы собраться те, кто желает сбросить с трона его отца.
