Он грациозно выгнул шею, так что жемчужный рог указывал в землю у ее ног, и приветствуя мэг, легко поскреб серебряным копытцем вереск. Мэг забыла о слезах. Сделав королевский приветственный жест, она протянула к животному руку. Приблизься, единорог, сказала она.
И если желаешь, положи мне на лоно свой рог. Единорог легонько заржал и снова поскреб землю копытом. Затем, очень осторожно, он опустился сначала на одно колено, потом на другое, пока не оказался склоненным пред нею. Застыв в этой позе, он посмотрел на нее снизу вверх своими тающими глазами и наконец опустил ей на колени голову. Он искательно глядел на нее и терся белой, плоской щекой о гладкую ткань ее платья. Глаза его закатились, с ослепительные белки.
Застенчиво опустив на землю круп, он улегся и лежал совершенно спокойно, глядя вверх на ее лицо. Из глаз его струилось доверие, он чуть приподнял переднюю ногу, словно желая ударить в землю копытом. Подари мне любовь. Пожалуйста, погладь мою гриву, ладно? Прочие мальчики, сидя на корточках, вытянули шеи и следили за ним.
Он колол и визжал, а единорог с мукой смотрел на мэг. Она казалась заколдованной, неспособной двинуть рукой. Видимо, и единорог не мог пошевелиться из за ладони, мягко сжимавшей его рог. Кровь из ран, нанесенных пикою агравейна, струилась по иссиня белому ворсу шкуры.
Гарет припустился бегом, следом за ним гавейн. Последним бежал гахерис, глупый, не знающий, что предпринять. Кричал гарет. Отпусти его! Гавейн подоспел первым как раз в то мгновение, когда пика агравейна вошла в единорога под пятым ребром.
Они почти выпрямились, как если бы он совершал самый большой в своей жизни прыжок, и затем задрожали в смертельной агонии. Все это время глаза его не отрывались от глаз мэг, и она по прежнему глядела вниз, на него. Что ты делаешь? Завопил гавейн. Оставь его.
Не причиняй ему зла. Ох, единорог, прошептала мэг. Задние ноги единорога вытянулись, дрожь в них стихала. Голова его упала мэг на колени. Ноги в последний раз дернулись и застыли, и синеватые веки поднялись, наполовину скрывая глаза.
