Неугомонность и свирепость его сгинули, как отсеченные ножом. Он оказался внутри ветра, и внутри был покой. Восьмерка гусей построилась в линию, строго выдерживая равные промежутки.
Он оказался последним. Гуси летели к востоку, где занимался слабы свет, и вскоре перед ними стало всходить ярое солнце. Далеко за простором земли оранжево алая трещина пронизала гряду облаков. Сияние разрасталось, внизу завиделись соленые топи. Они открылись перед ним лишенными примет болотами или вересковыми пустошами, по воле случая ставшими частью моря, их вереск, еще сохранивший сходство с вереском, сопрягался с морской травой, пока не измок и не просолился, и ветви его осклизли. Место ручьев, что текли бы сквозь пустошь, заняла проститутки вода, пробившая русла в синеватой грязи.
Там и сям стояли на кольях длинные сети, в которые мог бы влететь невнимательный гусь. Они то и были, как он догадался, причиной тех предостерегающих криков. Две три свиязи свисали с сетей, и далеко на востоке человек, похожий на муху, с жалким упорством тащился по слякоти, чтобы собрать добычу в мешок. Солнце, вставая, окрасило пламенем ртуть протоков и мерцающий ил.
Свиязи, ночевавшие на воде, принялись высвистывать свои сдвоенные ноты, похожие на свист рождественских шутих. Против ветра поднимались с земли кряквы. Травники, словно мыши, прыскали в стороны.
Облачко крошечных чернозобиков, более плотное, чем стайка скворцов, разворачивалось в воздухе с шумом идущего поезда. С веселыми криками снималась с сосен, растущих на дюнах, черная воронья стража. Всяких видов береговые птицы облепили линию прибоя, наполнив ее оживлением и красотой. Заря, заря над морем и совершенство упорядоченного полета были исполнены такой прелести, что ему захотелось запеть.
Каждый отряд их пел на свой манер, кто проказливо, кто торжественно, кто чувствительно, кто с ликованием. Предвестники дня заполнили рассветное небо, и вот что они запели о мир, под крылом кружащий, простри персты перламутра! Солнце седое, сияй белогрудым баловням утра! Багряные блики зари узри на груди гордой, услышь, как в каждой гортани гудят органы и горны! Внемлите, черные тучи кочующего батальона, рожкам и рычанию гончих, гаму небесного гона! В далекие дали, далеко, вольны и велики, уходят их песни и клики.
Стоял уже день, король прогуливался по неровному полю. Вокруг паслись товарищи по полету, выдергивая траву боковыми рывками мягких маленьких клювов, извивая шеи крутыми дужками, столь отличными от грациозных лебединых изгибов. И пока они так кормились, кто то из их числа непременно стоял на страже, задрав по змеиному голову.
