Лучшие бляди петербрг

Он увидел вдруг всех, кто когда либо приносил себя в жертву ученых, голодавших во имя истины, поэтов, не принявших сулившего им успех компромисса, родителей, задушивших свою любовь, чтобы дать детям достойную жизнь, врачей и священников, умиравших, чтобы помочь людям, миллионы крестоносцев, в массе своей глуповатых и за эту глупость убитых, но желавших добра. Вот оно желавших добра! Он уловил, наконец, проблеск этой необычайной особенности человека, это странное, альтруистичное, редкостное и упрямое благородство, заставляющее писателей и ученых отстаивать свои истины даже под угрозою смерти. как еще предстояло сказать галилею, а все таки она вертится. Его вполне могли сжечь, если бы он продолжал держаться за столь несообразный вздор за утверждение, что земля будто бы вращается вокруг солнца, но он все таки вынужден был упорствовать в своих высокомерных притязаниях, поскольку существовало нечто, ценимое им превыше себя самого.

Истина. Осознанное понимание того, что есть. Вот на что способен человек, на что способны англичане, любимые им, спящие, беззащитные в этот миг англичане. Быть может, они и тупы, и свирепы, и аполитичны, и вообще почти безнадежны.

Но время от времени, так нечасто, так редко, так величественно, а все равно появляются люди, готовые взойти на плаху и отдать себя палачу, готовые даже сгинуть, ничего по себе не оставив, ради дела, которое больше их самих. Истина, эта странная штука, посмешище пилата. Сколько глуповатых юнцов полагало, что они умирают ради нее, и сколькие еще умрут за тысячи, может быть, лет. Их истина необязательно будет такой же бесспорной, как та, что еще откроется галилею.

И тут его снова захлестнула печаль, мысль о том, каким станет мальчик, едва лишь проснется, мысль об этом жестоком и скотоподобном большинстве, среди которого мученики столь редкое исключение. А она тем не менее вертится. Как мало, как до ничтожности мало тех, кто готов эту мысль отстаивать! Он едва не заплакал от жалости к миру, к мерзостности его, да еще и такой ничтожной. Ежик заметил а ничего местечко, верно? Верно, парень.

Жаль только сделять для него я ничего не могу. Да уж сделал. Ты ж наш заступник.

А ты помнишь, как я тебе когда то песенки пел? Как не помнить. Король вдруг поник головой. Может, спеть тебе снова, а, величество? Но король смог лишь кивнуть. Ежик встал в свете луны и принял приличествующую пению позу.

Он пошире расставил ножки, ручки сложил на животе и зацепился взглядом за какой то удаленный предмет. Затем чистым деревенским тенорком он спел королю англии про дом, милый дом. Глупенькая, простая мелодия стихла, а впрочем при свете луны, на горе, стоящей в твоем королевстве, она вовсе не кажется глупой. Ежик пошебуршил ножками, покашлял, у него явно было что то еще на уме.